Фантасмагория

Вовремя я решила, однако, ЗВ пересмотреть.

( Magic of Wizard's Dream - английская версия )
( Magic of Wizard's Dream - немецкая версия )
( Ария Яго )
( Le Veau D'or )

Пока не решила, что мне из этого нравится больше всего. Решу потом, когда немного осознаю тот факт, что этот великолепный баритон и граф Дуку - одно и то же лицо.

Отрезок Майнц-Кобленц и дальше почти до Бонна хочется назвать произведением искусства - природы, истории. Трудно поставить правильный знак препинания: правильных нет.
Не уверена, что солнечный весенне-зеленый день был бы лучше монументальных, как скалы, Рейн и крепости, туч.
Поезд несется с катящимися волнами под катящимися тучами; волны несут его, тучи несут его. Сквозь века.
Возможно, я давно не ездила в горах.

Упала внезапно в снарри опять, да так, что уже неделю четвертую не вынырну. Почитываю старенькое. Местами нечитанное. Местами забытое. Местами, как ни странно, осевшее в памяти во всех своих снарристских узорах. Несколько тысяч фиков - это вам не хухры-мухры, несколько тысяч старых фиков о волшебстве - это целый мир человеческой искренности и мечтаний о том, чего не хватает и что вот же, вот, вот, совсем близко, руку протяни - коснешься. И так легко коснуться, почувствовать, потому что у нас же с вами похожие мечты, люди. О том, как скользит между пальцев невесомая, серебристая ткань мантии-невидики, как в городах раскрываются магические кварталы, озаренные светом зависших в воздухе свечей, как искрит под пальцами любовь.

Кирк со Споком - это мечты о будущем, Тони с Питером - о том, какими мы хотели бы стать, Вейдер с Люком - мечта о мифе, еще одном, ненаписанном (хотя написанном уже, конечно, миллион раз), а Снейп с Гарри - это такая чистая мечта о сказке.

Я люблю будущее, люблю стремиться к своему настоящему, наслаждаюсь постоянной реконструкцией мифов вокруг себя каждый день десятками и сотнями. Но иногда так хочется этого ощутимого волшебства - которое в фонарях над мостовой, в старинных стенах крепости, увитой весенними цветами, в звучании органа на Рождество, в плюще, бегущем по лесу, - которое так ясно, словесно рисует сказку прямо перед глазами, абзац за абзацем, и руки теплеют, и свет лампы вспыхивает искорками свечей, и вокруг поднимаются стены Хогвартса, складываются в разворачивающийся прямо из-под ног высокий коридор с готическими сводами, а в конце - непременно волшебство. Иди же, это так легко сейчас.

Плещет вода под ногами, катер на волнах раскачивается из стороны в сторону, как качели, и летит вперед. Прохладные брызги оседают на руках, покалывают лицо - и в нос бьет соленый запах моря. Оно пробирается сквозь кожу - бескрайнее, живое, глубокое. Вступает в сговор с солнцем, чтоб ты уж наверняка никуда деться не мог. Солнце искрит, танцует, играет бликами, перебрасывает их по волнам. Греет, дразнясь обжигает, и море тут же рассыпает брызги по разгоряченной коже. Зовет за собой в прекрасные дали так явно, так реально бросает под ноги нескончаемую дорожку из сверкающих драгоценностей: "Идем же в горизонт - туда, куда тебя так неотвратимо тянет".

Из всего бесчисленного множества вещей за прошедший год в новогоднюю ночь хочется думать об одной женщине, к которой я не испытываю, в общем-то, ничего, кроме иррациональной, но сильной нежности. То ли ее вызвали мои сны, то ли она сама, но есть в ней что-то такое, что очень хорошо сочетается с новогодней ночью. В ней — нежности или в ней — женщине, сама не знаю. Образ светловолосой женщины и ощущение кожи на пальцах — это сон, а хорошее, необычное и понятное поведение — реальность из категории «слишком большая редкость, чтобы быть реальностью». Не знаю, что меня в ней зацепило; наверное, даже не хочу знать, поэтому не разбираю на винтики. Но зацепило сильно, а мне нравится, потому что не может не нравиться эта нежность. Хочется влюбиться, чтобы крышу сорвало, но я понимаю, что не получится, и рада этому, потому что одновременно влюбляться не хочется, хочется, чтобы осталась эта сильная нежность, которой хватает и на здравое поведение, и на беспричинную улыбку в новогоднюю ночь.

Просто конспект мыслей о "Черном квадрате" Малевича по итогам очередной полемики.

Ценность ЧК - социальная и отчасти историческая. Он открыл новое пространство (нет, не направление - то из другой оперы) в живописи, он - эдакий ключ, который подошел к дверям, ведущим в это пространство, больше, чем другие.
С открытием пространства он открыл новые просторы и в восприятии искусства. Что важнее, поскольку расширяет границы социальных стандартов и мировоззрение конкретных людей. Расширение границ - оно облегчает понимание нового и, в конечном итоге, ведет к открытию очередных просторов и пространств. А очередные просторы и пространства, кроме того что интересны, необходимы миру - не в силу художественной ценности, а в силу новизны. У всего нового есть оружие для разрушения рамок - не тех, которые относятся к разумному, доброму, вечному, а тех, которые давно сгнили, истлели и держатся за счет форм, часто искаженных и страшноватых, а не за счет сути.

О художественной ценности.
Незадолго до или вскоре после (не помню уже) рассматривания "Красного квадрата" я красила гараж. Бордово-коричневой краской. Отвлекаясь от издаваемого ею аромата, рассматривала цвет. Густой, маслянистый, насыщенный, блестящий, тяжелый. Красивый. Смотрела на окрашенный ровный лист, и торжество бордово-коричневого цвета было таким полным, что в какой-то момент не разделить его стало невозможно. Разделение бьющего через край торжества у меня вызывает острый восторг, даже если это просто ворота гаража.
Что-то сродни этому я чувствовала, глядя и на "Красный квадрат". Помню, что чем больше смотрела, тем полнее и размашистее красный цвет взрывался и завихрялся - в ограниченных рамках своего оттенка, но так полно, как только это было возможно в рамках оттенка. Потом что-то меня отвлекло, и я пошла смотреть другие картины. Возможно, постояла бы я еще немного у "Красного квадрата" - восторг был бы более полным. Возможно, постояла бы я чуть дольше у одного из "Черных квадратов" или была бы в другом настроении - почувствовала бы что-то такое и в отношении черного цвета. Не знаю. Обе картины не произвели на меня сильного впечатления. Но были другие, похожие по сути и чуть более разнообразные в цветовом отношении, которые вызывали больший резонанс, чем оба "...квадрата".
Думаю, есть люди, которые испытывают такой же резонанс в отношении "...квадратов", причем, возможно, куда более полный: мое эмоциональное восприятие - не предел же. И если такие люди есть, а я уверена, что они есть, то существование всех "...квадратов" с художественной точки зрения совершенно оправдано.

Наконец, это только один из вариантов восприятия, а их у миллионов людей - миллионы. Особенно в отношении такой абсолютной(?) абстракции. Ценность таких картин - в вариантах восприятия.

Иногда докапываться до сути хуже, чем не докапываться, потому что фантазия подбрасывает более интересную интерпретацию. В основном это случается, когда суть не очень глубокая и находится не очень глубоко. Конечно, наслаждаться своей интерпретацией стоит только тогда, когда действительная суть не имеет значения.

Ты помнишь, как мы у стола из пластмассы
Летели сквозь ночь и сквозь звездные массы?
Стучали вагоны. Молчали все боги.
Без слов мы вели меж собой диалоги.

Скрылись от мира и в темном углу
Бросали сияние в звездную мглу,
Бросали слова, что еще не придуманы,
В тишь за окном молчаливую лунную,

Бросали друг другу в душу цветы,
Завернув лепестки в пелену темноты.
Час... минута... секунда... Блеск глаз:
Ты снова меня забрала — еще раз.

Всю ночь мы подолгу друг другу звучали,
Летели снежинки, как солнце из стали,
Ястреб клевал провода над тобой,
Но потом он исчез, обернувшись зарей.

Здесь не наша история — чужая война:
Посмотри, не над нами здесь светит Луна.
...Останься, останься, останься, останься:
Время несется с мельканием станций.

Шел пленник на казнь, он был виноват,
Сзади шел с алебардой тюремщик-солдат,
Шаг его гулкий звучал метрономом,
Пленник прощался покладисто с домом,

Каждый вдох для него землей целой стал,
Его мир отбирая, тюремщик шагал.
Час... минута... секунда... Топор:
Между смертью и жизнью закончился спор.

Свистит тепловоз, ястреб в небо кричит:
Свободу от рабства больше не отличить.
Твой вздох — весь мой мир и дом — там, где ты;
Казнить ли помиловать — нет запятых.

Еще пять остановок — рассвет засиял,
Приговор себе пленник сам зачитал:
Час... минута... секунда... Перрон,
На плаху — царя, его сердце — на трон.

2012
Белгород - Москва, К.